Джим О'Нил - бывший председатель Goldman Sachs Asset Management и бывший министр финансов Великобритании, является председателем Chatham House.

Когда лидеры «Большой двадцатки» (G20) провели свой первый саммит в конце 2008 года, многие это приветствовали, поскольку группа выглядела как многонациональный, весьма представительный новый форум для выработки общих решений по глобальным проблемам. Создание этой группы оправдывало себя в качестве ответа на глобальный финансовый кризис, и, на определенное время, ее появление в качестве форума для координации международной политики казалось лучом надежды в возникшем беспорядке.

Я, конечно, был среди тех, кто аплодировал первоначальным достижениям «Большой двадцатки». С 2001 года, когда я определил экономический подъем стран БРИК (Бразилия, Россия, Индия и Китай) в качестве ключевой черты мировой экономики XXI века, я призывал к коренному пересмотру структур глобального управления. Как я утверждал в то время, продолжающееся доминирование G7 – «Большой семерки» (Канада, Франция, Германия, Италия, Япония, Великобритания и США) все больше не соответствовало сложному миру начала 2000-х годов. По сей день исключение Китая из G7 является вопиющей ошибкой, усугубляемой присутствием ряда европейских стран, большинство из которых имеют общую валюту и соблюдают одни и те же правила фискальной и монетарной политики.

К сожалению, после саммита «Большой двадцатки» в Осаке (Япония) в прошлом месяце я не могу не задаться вопросом, а не утратило ли это собрание своей цели. Действительно, единственным значимым событием саммита стало соглашение в кулуарах между президентом США Дональдом Трампом и председателем Китая Си Цзиньпином, который выступил посредником в очередном «перемирии», наступившем в торговой войне этих стран.

Часть проблемы, конечно, заключается в том, что сегодня глобальное управление в целом отстранено от политического влияния, а США отказались от своей роли блюстителя международного порядка. Но есть проблемы и с самой «Большой двадцаткой». С одной стороны, группа выглядит подходящим механизмом для содействия глобальному диалогу. Его члены обеспечивают создание примерно 85% мирового ВВП и включают большинство ведущих развивающихся экономик, в том числе тех, которые не приняли либеральную демократию западного стиля. За исключением Нигерии, крупнейшей экономики Африки и самой густонаселенной страны, которая, по логике, должна была бы тоже получить свое место за столом. А в будущем можно было представить присоединение Вьетнама и нескольких других стран.

С другой стороны, хотя «Большая двадцатка» очень квалифицированно издает грандиозные коммюнике, в которых признает существование глобальных вызовов, она оказалась совершенно неспособной делать практические шаги по ликвидации этих вызовов. Конечно, можно утверждать, что совершенно нереально ожидать от кучки бюрократов исправления всего, что разрушено в этом мире. В любом случае, обязанность сторонников активных действий, предпринимателей и других творческие деятелей – оказывать давление и убеждать политических лидеров в необходимости перемен. И все-таки, когда речь идет о проблемах, которые могут быть решены только на глобальном уровне, нет альтернативы такому органу как «Большая двадцатка». Даже если политические лидеры приняли все правильные идеи, им все равно нужен форум для преобразования этих идей в скоординированную политику.

На мой взгляд, на пути действий «Большой двадцатки» стоят два барьера. Во-первых, хотя «Большая двадцатка» весьма представительна, она также и слишком велика. Как я утверждал с 2001 года, мир действительно нуждается в более представительном форуме, чем G7 («Большая семерка»), включающем США, Японию, Европейский Союз и страны БРИК. Эта новая группа будет находиться в рамках G20 («Большой двадцатки») и представлять три четверти мирового ВВП. Хотя Канада и Великобритания после Брексита потеряли бы часть своего нынешнего влияния, у них было бы не меньше возможностей, чем у таких стран, как Австралия. Во всяком случае, им не о чем беспокоиться: нет никаких реальных оснований ожидать дипломатического пересмотра такого масштаба в ближайшее время.

Второй недостаток «Большой двадцатки» заключается в том, что у нее (как и у «Большой семерки») нет объективной основы для постановки целей и методов измерения прогресса в их достижении. С момента первоначального успеха группы десять лет назад ее повестка дня постоянно менялась, и каждая принимающая страна добавляла что-то новое в эту смесь на каждом ежегодном собрании. В случае встречи на высшем уровне в Осаке японское правительство поставило цель создания системы всеобщего здравоохранения.

Никто не сомневается, что система всеобщего здравоохранения является достойным делом. Но «Большая двадцатка» фактически не сделала ничего, чтобы помочь отдельным государствам-членам расширить предоставление медицинской помощи. Хуже того, время, потраченное на обсуждение этой новой цели, можно было бы использовать для обсуждения нерешенных вопросов, таких как резистентность к противомикробным препаратам, которая была добавлена в повестку дня «Большой двадцатки» в 2016 году. Формулировки, касающиеся резистентности к противомикробным препаратам, в последнем коммюнике были в значительной степени аналогичны формулировкам предыдущих саммитов, что свидетельствует о весьма скромном прогрессе.

Тем временем состояние рынка и конъюнктура новых антибиотиков стремительно ухудшаются. Без согласованных международных ответных мер к 2050 году резистентные к лекарственным препаратам супербактерии угрожают уносить десять миллионов жизней в год, что приведет к совокупным потерям мирового производства на сумму около 100 триллионов долларов США. Сейчас миру нужны реальные действия, а не пустые слова.

Copyright: Project Syndicate, 2019.

www.project-syndicate.org